Французская библиотека - проект, который не может остаться незамеченным. Бело-сине-красные обложки: французский флаг, внутри которого - строгим черным по белому - названия и белым по черному - имена. Их выбрало посольство Франции в России по предложению совета программы "Пушкин". И их уже достаточно много, чтобы представить себе все многообразие французской гуманитарной мысли прошлого века.

Некоторые книги относятся к довоенному времени - например, одна из первых философских работ Сартра, манифест литературоведения Полана или феноменологическая работа Мерло-Понти. Одни принадлежат перу писателей, другие - философам, третьи - литературоведам. Но все они, как нам видится уже сегодня, из XXI века, - это работы, перевернувшие мировоззрение, заставившие посмотреть по-новому на литературу, искусство, кино, политику, - и на самих себя. Пожалуй, в качестве общей, объединяющей эти разноплановые работы, можно выделить серьезную философскую тему репрезентации: как возникает образ и как он работает - словесный, мыслительный, визуальный, политический; что меняется в механике образности в двадцатом веке; как войны, мода, современные средства связи, реклама изменяют нашу способность создавать, обмениваться и воспроизводить смыслы. Авторы этих работ словно перекликаются друг с другом, ссылаясь на одних и тех же писателей (Кафку, Джойса), философов (Беньямина), художников (Сезанна). Их поражают одни и те же примеры - молчание Рембо и отсутствие героики у солдат Первой мировой. Здесь национальная черта французских интеллектуалов - их политическая ангажированность - оказывается тесно связанной с центральной проблемой философии двадцатого века - проблемой языка.

Не случайно одной из первых появляется книга Жана Полана "Тарбские цветы, или Террор в изящной словесности". Изданная в 1941 году, работа пропитана грозовыми предчувствиями трагедии, предвестником которой становится сам язык. Главный редактор "Нувель Ревю Франсез",бывший исследователь мальгашского языка на Мадагаскаре, Полан трудился над книгой пятнадцать лет, пытаясь найти точные выражения для описания процесса созидания литературных текстов - выразить внутреннее состояние литератора, который каждый раз словно создает литературу заново. Какому ребенку не случалось с живейшей радостью воображать, что он придумал мысль, и сам ее придумал, тогда как все остальные (в особенности взрослые) только и знают, что плетут словеса. Не думаю, что в мире найдется переживание более восхитительное, более волнующее и содействующее мышлению. Есть люди, которые так и остались детьми, - это, несомненно, все те, кто столь охотно говорит о власти слов. Но мы их переросли. В книге Полана помещена статья-отклик Мориса Бланшо "Как возможна литература?". Замечательный французский философ-литератор определил в ней сложные взаимоотношения литературы и всей современной гуманитарной мысли. Бланшо подчеркивает оптический феномен той иллюзии, которую, по мысли Полана, создает и в которой пребывает литература.

То, что мы распознаем, - наш собственный взгляд, наш способ видеть. В книге Жоржа Диди-Юбермана "То, что мы видим, то, что смотрит на нас", написанной в 1992 году, это становится специальным предметом исследования. Пределы прозрачности - примеры из Джойса, Беккета: они угадали, что видение мыслится и испытывается со всей остротой лишь в опыте осязания. Анализируя минимализм скульптуры Тони Смита, а также Джадда, Морриса и других представителей современного искусства, Диди-Юберман показывает, как эти попытки предъявить чистое видение, без субъективных или объектных привнесений, на самом деле демонстрируют сложные взаимоотношения видимого и смотрящего: Акт видения - это не действие машины, воспринимающей реальность как собрание тавтологических очевидностей. Акт показывания - это не акт показывания зримых очевидностей парам глаз, которые овладевают односторонним "даром видеть", чтобы односторонне им удовлетвориться. Показывать - всегда означает тревожить видение, в его акте, в его субъекте. Видение - это всегда операция субъекта, а значит, операция раскалываемая, тревожимая, возмущаемая, открытая.

Если посмотреть здесь научные работы о Франции, французской культуре и её деятелях, то видно, что появление на русском языке работы Мориса Мерло-Понти "Феноменология восприятия" означало углубление представлений о феноменологии и о дальнейшем развитии ее идей: Мерло-Понти предлагает феноменологическое исследование доязыкового смысла - наших телесных восприятий. В дальнейшем теоретики искусства вводят специфические термины для обозначения процесса восприятия и того, что оказывается объектом, прежде всего, эстетического восприятия: Диди-Юберман ссылается на непереведенные еще на русский язык работы Майкла Фрида "Искусство и предметность" и его понятие дилеммы, Карла Эйнштейна "Методические афоризмы" и его понятие ауры и другие работы авангардистов. Благодаря им и формируется, по мнению автора, современное понимание диалектичности образа, о необходимости которого писал Беньямин. Обо всяком образе можно сказать, что он структурирован не только как порог, но и как открытая скрипта: он открывает свою глубину, но открывает ее, скрывая, он скрывается, но скрывается, притягивая нас к себе.

У Диди-Юбермана ясно обозначена главная отличительная черта современного - с XIX века - мира: ссылаясь на Беньямина, он говорит о соединении "мира техники и архаического мира символов мифологии". И особенность такого соединения - в ее отчуждающей силе. Она проявляется прежде всего в товарном фетишизме, о тайне которого написал еще Маркс. Политическим следствиям этого отчуждения посвящена книга Мишеля Сюриа "Деньги. Крушение политики". Перевод этой книги на русский язык последовал фактически сразу за ее выходом в 2000 году. Написанный на одном дыхании памфлет - тревога о состоянии мира после крушения советской идеологической системы, о новом царстве капитала без соперника. Законченный тоталитаризм отвечает безумному определению Кафки, которое подходит только к современному капиталу: Он будет стараться доказывать, что он тоже виновен, дабы доказать: 1) что все до одного могут быть виновны, и о не том числе; 2) что все до одного не могут притязать на невиновность, ведь сам он на нее не притязает. Критика капитала, предлагаемая Сюриа, задействует терминологию массовой политической пропаганды, и оказывается, что это термины, описывающие внутренние правила капитала, и им не может быть ничего противопоставлено. Отсутствие противопоставления уже привело к исчезновению политики и приводит к исчезновению морали - культ реальности и естественности того, что есть. Именно так следует понимать "конец истории" и именно в этом ключе следует надеяться на изменения: В конце концов, именно из угрозы возможности революции и возродится политика. Автор творческой биографии Жоржа Батая и повестей в стиле Батая, Сюриа развивает идею сопротивления "господству", на новом историческом материале поднимая традиционную для французской мысли тему ангажированности интеллектуала.

Настоящая прозрачность представлена в автобиографическом эссе 1939 года французского писателя и искусствоведа Мишеля Лейриса "Возраст мужчины" с предисловием автора "0 литературе, рассматриваемой как тавромахия". Посвященная Батаю исповедь "под эротическим углом зрения" практически реализовала то понимание литературы, о котором шла речь выше. Никуда не денешься от этой наиглавнейшей ангажированности, каковой мы вправе требовать от писателя, той, что вытекает из самой природы его искусства: не злоупотреблять языком и действовать так, чтобы его слово, какую бы манеру он не избрал, чтобы переложить его на бумагу, всегда было истинным. Вызов смерти, вызов ничто, вызов безумию и собственной бесполезности. Реальные события, то, как их воспринимает автор, сны, отчасти повторяющие эпизоды реальности, - все в этой исповеди, подготовившей французское экзистенциальное философствование XX века.

Первые работы Жана-Поля Сартра, среди которых и представленная в этой серии "Воображаемое. Феноменологическая психология", посвящены воображению как особой функции сознания. Воображение - это возможность оторваться от наличного мира, способность создавать иллюзии. По мнению Сартра, воображение важнее восприятия, поскольку здесь работает особая - "уничижительная" сила, которая реализуется только свободным сознанием. Здесь философское основание тех тем, о которых идет речь в новейшей французской литературе.

Вообразить - значит отодвинуть реальное, неантизировать его - Сартр здесь использует глагол, образованный от существительного "ничто", которое станет предметом специального интереса в самом фундаментальном его философском труде "Бытие и Ничто". Важнейшую роль в воображаемом играет слово - это не внешняя добавка, а идущая изнутри потребность выразить возможное ментального образа. Индивиды делятся на живущих в реальном и в воображаемом мире. Основанием чувств и поступков последних становятся воображаемые образы, или, как их называет Ж. - П. Сартр, "образы-фантомы", которые не подчиняются законам мира, а создают своеобразный антимир. Но именно здесь реализует свою свободу сознание.

Остается только наблюдать - этому посвящен целый ряд работ современного французского мыслителя Поля Вирильо, автора "Эстетики исчезновения" (1980). В этой серии он представлен работой 1988 года "Машина зрения". Материалом исследования философа становится все многообразие видеосвидетельств - от живописных картин до съемок камерами наблюдений. Как показал Фуко, надзор и наказание - две стороны одного и того же процесса реализации властных отношений. Вирильо прослеживает, как именно визуальные образы становятся инструментами манипуляции массовым сознанием, приводя высказывания режиссеров документального кино времен Второй мировой войны: Благодаря пропаганде мы можем наделить гражданина властью воображения, которая доселе не предоставлялась нашей демократической прессой... Но особенность современной визионики - технической дисциплины, предполагающей обработку информации самой компьютеризированной видеотехникой, - заключается в том что она заставляет вернуться к проблеме природы образа, его временной составляющей. Зрение всегда предполагает взгляд - некую кинематическую энергию.

Однако сегодня ею оказываются вооружены сами образы: вещи смотрят на нас - и меняется наше отношение к экономике, искусству, войне, политике и философии.

Этим новым властным стратегиям устрашения можно противопоставить новые способы сопротивления - именно так понимает задачу новейшей философии Жиль Делёз, именно так он понимает переговоры - способ ведения войны с властью иными методами. В этой серии - одно из емких представлений философии этого мыслителя - сборник его интервью "Переговоры 1972 - 1990". Делёз объясняет, что значит для него философия: Философия не является коммуникацией, как не является она ни созерцанием, ни рефлексией: она представляет собой творчество, и даже революционное по своей природе, так как она постоянно создает новые концепты.

Делёз считал себя последователем Фуко. Основные труды Мишеля Фуко - "Слова и вещи", "Археология знания", "Надзирать и наказывать", "Забота о себе" и другие - уже представлены русскоязычному читателю. Серия "Французская библиотека" обещает нам те, что дополнят заявленную тематику: образы монстров в курсе лекций "Ненормальные" (книга М. Фуко "Ненормальные" вышла в петербургском издательстве "Наука" в 2004 году. - Ред.) и дискурс войны в работе "Нужно защищать общество". Как и все представленные книги, они адресованы не только философам, а самому широкому кругу читателей. Как сказал Делёз в одном из интервью, философия находится в существенных и позитивных отношениях с не-философией: она адресована непосредственно не-философам.